Мучные младенцы - Страница 29

Как это не раз было доказано на футбольном поле, одной из самых сильных сторон Уэйна было одержимое упорство.

— Что значит «парус души моей»? — никак не успокаивался он.

— Откуда мне знать, — оборвал его Саймон. — Надо спросить у кого-нибудь.

— У кого?

Уэйн огляделся. Он не увидел поблизости никого, кроме Мартина Саймона, который на ходу читал «Поиски Святого Грааля».

— Спроси у него. Он же ботаник. Может, и знает.

Лицо Саймона прояснилось. Конечно, Мартин Саймон может знать. Любому, кто целыми днями выпендривается, читая поэзию — часто на французском, — не составит труда перевести причудливую строчку из песни на простой английский. Никакого труда.

Саймон встал с колен и пошел Мартину наперерез прямо по газону. Остановившись у него на пути, он нарочно выставил ногу и стал спокойно ждать. Поравнявшись с ним, Мартин споткнулся, и «Поиски Святого Грааля» оказались на траве.

— Прости, — сказал Саймон и наклонился, чтобы поднять и вернуть книгу Мартину.

— Спасибо, — сказал Мартин, несколько настороженно.

Но Саймон решил, что, подняв книгу с земли, он уже продемонстрировал свои добрые намерения и можно больше не церемониться.

— Слушай, — сказал он. — Ты же ботаник. Ты читаешь стихи. Объясни мне, если кто-то говорит: «парус души моей», что это значит?

Мартин не спешил с ответом. Возможно, над ним просто хотят посмеяться. Но, с другой стороны, было очевидно, что Саймон настроен серьезно и решительно. Что он тоже что-то ищет, подобно сэру Галахаду в книге, которую он только что вернул Мартину.

— Парус души моей?

— Да, парус души моей.

Надо отдать должное этим очкарикам, размышлял Саймон в ожидании ответа. Если бы к нему кто-нибудь подошел и задал подобный вопрос, он бы послал его и пошел дальше. Но Мартина, похоже, не смутил и не оскорбил даже вопрос о поэзии. Он просто снял очки, задумчиво протер их и переспросил:

— Ты можешь точно повторить его слова?

Нет смысла ходить вокруг да около, подумал Саймон и, запрокинув голову, запел во весь голос:

— Вы остаетесь нянчить младенцев.
Парус души моей, прочь от земли!

Мартин вздохнул с облегчением.

— Очевидно, что это метафора, — начал он. — Лирический герой использует аналогию…

Он замолчал, отчасти от ужаса, отчасти потому, что рука Саймона крепко сдавила его горло и перекрыла ему кислород.

— Я не просил читать мне лекцию, — строго заметил Саймон. — Я просто спросил, что это значит.

Он отпустил руку и стал ждать. Мартин Саймон попытался начать сначала.

— Это значит, — сказал он, — что этому парню пора в путь. Подобно тому, как корабль с поднятыми парусами должен слушаться ветра, этот парень знает, что, как бы он ни хотел остаться, его натура — его характер и темперамент — все равно заставит его двигаться дальше. У него нет выбора.

Саймон посмотрел на небо. Он часто заморгал и тяжело вздохнул.

— Нет выбора, говоришь?

Мартин был непреклонен.

— Никакого. Такой уж он человек. Он не может иначе.

В разговор вмешался Уэйн.

— Почему ты в этом уверен? — с недоверием спросил он Мартина.

— Такие слова, — терпеливо объяснил Мартин. — Такое значение.

— Но откуда ты знаешь?

На этот раз Саймон пришел на помощь Мартину и поставил Уэйна на место.

— Слушай, — сказал он. — Мы с тобой умеем играть в футбол и прикалываться, так? А вот Мартин — он ботаник. В футбол он играть не может. Он по мячу не попадет, не то что по воротам. Но в песнях и стихах он разбирается.

Он обернулся к Мартину.

— Я правильно говорю?

Мартин кивнул.

— Правильно, — сказал Саймон. И затем, поскольку тема культурных достоинств и недостатков оказалась исчерпанной, добавил: — Всем спасибо.

Он машинально протянул правую руку. Мартин на секунду растерялся, но быстро понял, что Саймон хочет пожать ему руку.

— Всегда пожалуйста, — поспешил ответить он. — Обращайся.

— Ну уж нет, — заверил его Саймон. — Думаю, с меня хватит. Я все понял.

И действительно, Мартин невольно разглядел странное, неземное выражение на его лице, почти свечение, словно Саймону, как и сэру Галахаду, только что привиделся Святой Грааль, предел всех его мечтаний.

9

Мисс Арнотт копалась в своей сумочке в поисках аспирина.

— Он уже в третий раз прошел мимо этой двери, распевая в полный голос, — она обернулась к мистеру Спенсеру, который склонился над учебными нотами с ластиком, пытаясь превратить закрашенные четвертинки обратно в половинки. — Почему бы вам не разучить с ними более спокойные песни?

Не отрываясь от спасательных работ, мистер Спенсер невозмутимо парировал:

— Эту песню мы никогда не разучивали. И вообще, какая разница, чему мы их учим? Когда мы разучиваем колыбельную, эти парни из четвертого «В» орут так, будто это военный марш. С этим ничего не поделаешь. Вам еще повезло, что у мальчика хороший голос.

Мисс Арнотт опустила вторую таблетку аспирина в стакан с водой и мрачно пробормотала:

— Перемена, как и урок, тоже пытка, просто другая.

Она прислушалась.

— Вы слышите, он опять возвращается. Я этого не вынесу. Чего он слоняется по коридору?

Мистер Хендерсон оторвался от своей чашки кофе, чтобы объяснить ей.

— Если вы про Саймона Мартина, — начал он, — то доктор Фелтом попросил его перенести оснащенный микропроцессором пешеходный переход Ниммо-Смита на стенд, для школьной ЭКСПО. В кои-то веки мальчик делает то, что ему сказано.

— Неужели доктор Фелтом просил его при этом распевать моряцкие песни?

— Хотите, я попрошу его убавить громкость? — мистер Хендерсон высунул голову из учительской, но немного опоздал. В другом конце коридора появился мистер Картрайт.